Как выяснилось, зря.
Первой твоей мыслью было бежать, но это не выход. Ты заставил себя успокоиться и начать думать! И постепенно паника отступила достаточно, чтобы ты мог сообразить, что нужно делать. Помни, ты лучше их. Ты лучше всех.
Ты еще можешь все провернуть.
Однако тебе нужно спешить. С привязанной фигуры на тебя таращились глаза, расширенные и полные ужаса, пока ты закреплял кляп. Чтобы он снова не выскочил. Тебе вовсе не нужно, чтобы очередные вопли подсказали им, где ты находишься. Пока не нужно. Когда ты приступил, тебя охватило чувство потери. Не так все должно было происходить, не тогда, когда ты подошел так близко… Но на сожаления нет времени. Времени нет ни на что.
Только на то, что необходимо сделать.
Когда все закончено, ты с отвращением смотришь на результаты своих трудов. Глаза больше не смотрят ни на тебя, ни вообще на что-либо еще. Твое дыхание вырывается судорожными всхлипами, когда ты прислушиваешься к приближающимся незваным гостям. Ладно, пусть их. Ты уже почти закончил. Осталось еще одно дельце, и тогда подготовленный тобой сюрприз будет готов.
Смахнув пот с лица, ты потянулся за ножом.
Пол несся по коридору.
— Сэм! Сэм!
Его рев эхом отражался от голых стен. Внутри дома было темно и пусто, ни мебели, ни отделки. Через закрытые ставни окон проникали лишь крупицы света. Я мчался за Полом, прижав к уху мобильник, походя отметив большое пространство, разруху и пыль внутри помещения.
— Отвечайте, Хантер! Что там у вас происходит?! — Голос Гарднера был едва слышен и периодически пропадал.
— Мы нашли Йорка! — пропыхтел я. — Это старый санаторий у подножия гор, примерно милях в пятнадцати — двадцати от того места, где он бросил «скорую». Тут… — Но я не знал, как описать кошмар в саду. Я начал объяснять, как добраться туда, где мы оставили машину, но тут молчание агента меня насторожило. — Гарднер? Гарднер!
Соединение оборвалось. Я понятия не имел, что он успел расслышать и расслышал ли вообще хоть что-то, но перезванивать было некогда. Пол остановился посреди коридора.
— Сэм! Ты где? Сэм!
— Пол! — схватил я его. Он стряхнул мою руку.
— Он уже знает, что мы здесь. Знаешь ведь, ублюдок? — проревел он. — Слышишь меня? Я иду за тобой, Йорк!
Но его вызов остался без ответа. В пустынном коридоре было слышно только наше громкое дыхание. То ли из-за термитов, то ли из-за проседания почвы фундамент перекосило, и полы тут накренились в одну сторону, как в комнате смеха на ярмарке. Пыль покрывала все поверхности как грязный войлок. Со стен свисали обрывки обоев, с некогда великолепной лестницы в центре перила были сорваны, и перекладины торчали как шатающиеся зубы. Рядом с лестницей находился лифт, в последний раздвигавшийся десятилетия назад. Металлическая ржавая кабина была забита мусором. Тут пахло старостью и сыростью, плесенью и гниющей древесиной. И кое-чем еще.
Хоть и слабый, но сладковатый спертый запах разложения присутствовал и тут.
Пол помчался к лестнице, его шаги грохотали по деревянному паркету. Пролет, ведущий на нижний этаж, был сломан и зиял черной пустотой провала. Пол начал было подниматься, но я его остановил, указав пальцем. Если одна сторона здания, казалось, готова вот-вот рухнуть, на другой виднелась служебная дверь с надписью «Посторонним вход запрещен». Пыльный паркет между ней и входом был испещрен следами, следами человека и узкими следами шин, как от велосипеда.
Или кресла-каталки.
Сжимая в руке деревянную перекладину, Пол подбежал к двери и распахнул ее. Перед нами оказался темный служебный коридор, свет сюда проникал через единственное маленькое окошко в самом конце.
— Сэм! — заорал Пол.
Крик растаял в тишине. Вдоль коридора шло несколько дверей. Пол принялся на бегу распахивать их одну за другой. Двери стукались об стену с грохотом, похожим на выстрел. За ними оказались лишь пустые шкафы и складские помещения, в которых не было ничего, кроме паутины. Я следовал за Полом, пока мы не добрались до последней двери. Он рывком распахнул ее, и я моргнул от неожиданного яркого света.
Нас приветствовала пустая кухня.
Послеполуденное солнце освещало ее сквозь грязные стекла окон, придавая кухне зеленоватый аквариумный оттенок. В углу стояла походная койка с брошенным на нее спальным мешком. В изголовье были полки, сделанные из шлакобетонных блоков и толстых досок, прогибавшихся под весом старых книг. В огромной дровяной печи валялись сковородки, а две раковины были переполнены грязной посудой. Посередине кухни стоял обшарпанный деревянный стол. Тарелки на нем были сдвинуты в сторону, чтобы дать место аптечке, из которой торчал кусок бинта. Вспомнив покореженный руль «скорой», я испытал хищное удовольствие.
Но, только отведя взгляд от стола, я понял, что целая стена тут была покрыта фотографиями.
Йорк сделал монтаж из фотографий своих жертв. Черно-белые изображения искаженных лиц, в точности такие же, какие я видел у него дома. Их было слишком много, чтобы охватить взглядом сразу. Мужчины и женщины всех возрастов и рас, прикрепленные к стене как в какой-то жуткой галерее. Некоторые фотографии уже начали коробиться и желтеть от старости. Бумажники, кошельки и ювелирные изделия лежали под ними на полке небрежной кучей, сметенные в сторону столь же небрежно, как и жизни их владельцев.
Я неожиданно почувствовал какую-то вибрацию, что-то липкое коснулось моего лица. Я отпрянул, едва не опрокинув стул, прежде чем понял, что это всего лишь липкая лента от мух. Коромысло болотное тоже в нее влетела, еще живая, но беспомощно трепещущаяся, бесполезные метания лишь еще сильней приклеивали стрекозу. Я увидел, что ленты висят по всей кухне, усыпанные мертвыми мухами и насекомыми. Йорк не считал нужным их снимать, а просто вешал новые, пока почти не осталось свободного места.